Ты поскачешь во мраке по бескрайним холодным холмам
читать дальшеВдоль березовых рощ, отбежавших во тьме,
к треугольным домам,
Вдоль оврагов пустых, по замерзшей траве, по песчаному
дну,
Освещенный луной и ее замечая одну.
Гулкий топот копыт по застывшим холмам -
это не с чем сравнить.
Это ты там, внизу, вдоль оврагов ты вьешь свою нить,
Там куда-то во тьму от дороги твоей обегает ручей,
Где на склоне шуршит твоя быстрая тень по спине кирпичей.
Ну и скачет же он по замерзшей траве,
растворяясь впотьмах,
Возникая вдали, освещенный луной, на бескрайних холмах,
Мимо черных кустов, вдоль оврагов пустых,
воздух бьет по лицу,
Говоря сам с собой, растворяется в черном лесу.
Вдоль оврагов пустых, мимо черных кустов не отыщется след,
Даже если ты смел и вокруг твоих ног завивается свет,
Все равно ты его никогда ни за что не сумеешь догнать,
Кто там скачет в холмах, я хочу это знать,
я хочу это знать.
Кто там скачет, кто мчится над хладною мглой, говорю,
Одиноким лицом повернувшись к лесному царю -
Обращаюсь к природе от лица треугольных домов,
Кто там скачет один, освещенный царицей холмов.
Но еловая готика русских равнин поглощает ответ,
Из распахнутых окон бьет прекрасный рояль,
разливается свет,
Кто-то скачет в холмах, освещенный луной,
возле самых небес
По застывшей траве мимо черных кустов. приближается лес.
Между низких ветвей лошадиный сверкнет изумруд,
Кто стоит на коленях в темноте у бобровых запруд,
Кто глядит на себя, отраженного в черной воде,
Тот вернулся к себе, кто скакал по холмам в темноте,
Нет, не думай, что жизнь -- это замкнутый круг небылиц,
Ибо сотни холмов -- поразительный круп кобылиц
На которых в ночи, но при свете луны, мимо сонных округ,
Засыпая, во сне, мы стремительно мчимся на юг.
Обращаясь к природе -- это всадники мчатся во тьму,
Создавая свой мир по подобию вдруг своему
От бобровых запруд, от холодных костров пустырей
До громоздких плотин, до безгласной толпы фонарей.
Все равно -- возвращенье, все равно, даже в ритме баллад
Есть какой-то разбег, есть какой-то печальный возврат.
Даже если творец на иконах своих не живет и не спит,
Появляется вдруг сквозь еловый собор что-то вроде копыт.
Ты мой лес и вода, кто обжедет, а кто, как сквозняк,
Проникает в тебя, кто глаголит, а кто обиняк,
Кто стоит в стороне, чьи ладони лежат на плече,
Кто лежит в темноте, на песке, в леденящем ручье,
Не неволь уходить, разбираться во всем не неволь,
Потому, что не жизнь, а другая какая-то боль
Приникает к тебе, и уже не слыхать, как приходит весна,
Лишь вершины во тьме непрерывно шумят, словно маятник сна.